Часть косоваров оказалась изгнанной за границу. Организовалось сопротивление – сперва мирное, во главе с Ибрагимом Руговой, «Балканским Ганди», прославившимся отказом от насилия, а потом и вооруженное: возникла Армия освобождения Косово, чей тыл находился в Албании, где она, воспользовавшись крушением режима, завладела большим количеством оружия.

В этой косовской войне, в самом конце декабря 1998 года, погибла Суазик. Из сообщения МИДа, полученного ее родителями следовало, что она сопровождала английского военного фотографа, снимавшего репортаж в тридцати километрах от Приштины, и попала в засаду. Ее тело переправили во Францию и 31 декабря предали земле на маленьком бретонском кладбище Сен-Марин.

* * *

Смерть любимой меня сокрушила. Полгода я прожил затворником, пил запоем, сидел на таблетках. В июне 1999 года я объявил, что прекращаю писать, потому что больше не желаю, чтобы обо мне слышали.

Планета тем временем продолжала крутиться. Весной 1999 года, после нескончаемых проволочек, ООН решилась наконец на вмешательство в Косово, обернувшееся бомбардировками с воздуха. В начале следующего лета сербские силы ушли из Косова, ставшего международным протекторатом под мандатом ООН. В войне погибли пятнадцать тысяч человек, тысячи пропали без вести. Значительная их часть были мирными жителями. И все это творилось в двух часах лета от Парижа.

* * *

Осенью я решил сам побывать на Балканах: сначала в Сараево, потом в Косово. Хотел увидеть места, так много значившие для Суазик, посвятившей им последние годы жизни. Там еще тлели угли раздора. Я встречался с косоварами, босняками, сербами. Это были суровые люди, потерявшие ориентиры за десять лет, проведенных среди огня и хаоса, а теперь пытавшиеся кое-как восстановить нормальную жизнь. Я искал следы Суазик, мне виделся ее призрак то на углу улицы, то в саду, то в лазарете. Призрак не покидал меня, сопровождал мою боль. У меня разрывалось сердце, но иначе было не выжить.

Помимо воли, ведя там и сям разговоры, я накапливал сведения от людей, сталкивавшихся с Суазик накануне ее гибели. Чье-то признание вело к вопросу еще кому-то и так далее. Мало-помалу из разрозненных клочков сплелась паутина, и мой первоначальный скорбный путь превратился в нешуточное расследование обстоятельств, стоивших Суазик жизни. Я давно не выполнял ничьих заданий, но не утратил со времен участия в гуманитарных проектах рефлексы и хватку. Оставались кое-какие связи, а главное, я располагал временем.

* * *

Я бесконечно ломал голову над вопросом, что делала Суазик в компании молодого журналиста «Гардиан». Его звали Тимоти Меркурио. Мысль о любовной связи я решительно отметал, к тому же узнал потом, что Меркурио был открытым геем. Но и в то, что они очутились в таких опасных местах случайно, мне не верилось. Суазик владела сербско-хорватским. Вероятнее всего, журналист попросил ее помочь ему в беседах с местными жителями. До меня доходили слухи, что Меркурио расследовал деятельность «Дома дьявола», албанской фермы, превращенной в центр содержания заключенных и торговли человеческими органами.

Существование в Албании косовских центров содержания заключенных не было сенсацией. Албания служила тыловой базой для Армии освобождения Косово, устраивавшей там свои концентрационные лагеря. Но «Дом дьявола» был структурой иного рода. По слухам, туда свозили заключенных – в основном сербов, но также и албанцев, обвиненных в сотрудничестве с Сербией, – которых сортировали по медицинским критериям. После этой мрачной селекции некоторых убивали выстрелом в голову для изъятия органов. Поговаривали, что этим бесчеловечным бизнесом заправляет «Кучедра» – тайная мафиозная организация.

* * *

Я не знал, как относиться к этим слухам. Сперва они казались мне безумными, ведь тогда не переводились преувеличенные россказни, призванные дискредитировать ту или иную сторону. Тем не менее я решил сам довести до конца затеянное Меркурио и Суазик расследование – кому, как не мне, этим заняться? В то время в бывшей Югославии насчитывались десятки тысяч пропавших без вести. Доказательства быстро улетучивались, люди боялись открывать рот. Тем не менее я не собирался отступать, и чем дальше, тем меньше у меня оставалось сомнений в существовании «Дома дьявола».

Постепенно я очертил круг потенциальных свидетелей торговли человеческими органами, но стоило перейти к подробностям, как у них исчезала охота говорить. Многие, с кем я встречался, были крестьянами и мелкими ремесленниками, люди из «Кучедры» насмерть их запугали. Я уже тебе о ней рассказывал, помнишь? Это злобный рогатый дракон из албанского фольклора, дьяволица о девяти языках, с серебряными глазами, с длинным колючим туловищем и двумя огромными крыльями. В народе живет поверье, что Кучедре подавай человеческих жертвоприношений, иначе она изрыгнет огонь и залитую кровью землю пожрет пламя.

В конце концов мое упорство принесло плоды: я набрел на водителя, перевозившего заключенных в Албанию. Казалось, нашей торговле не будет конца, но в итоге он согласился отвезти меня в «Дом дьявола». Так я оказался на заброшенной ферме посреди леса. Я долго бродил там, не находя ничего, за что можно было бы зацепиться. Трудно было поверить, что раньше здесь занимались медицинскими манипуляциями. До ближайшей деревни было десять километров. Деревенские жители были настроены враждебно, стоило мне поднять эту тему, как люди проглатывали язык, настолько боялись мести «Кучедры». Чтобы я от них отвязался, они притворялись, что не могут связать по-английски двух слов.

Я провел там несколько дней. В конце концов жена дорожного рабочего, тронутая моим рассказом и пожалевшая меня, пересказала то, что слышала от мужа. «Дом дьявола» служил всего лишь транзитно-сортировочным пунктом, где заключенных подвергали всевозможным медицинским обследованиям, брали у них анализы крови. Затем выявленных таким способом будущих доноров отвозили в небольшую подпольную клинику «Феникс» в пригороде Истока.

* * *

Следуя указаниям доброй женщины, я нашел клинику «Феникс». Зимой 1999 года она превратилась в развалюху, откуда мародеры вынесли все, что смогли. Остались две-три ржавые койки, какая-то сломанная аппаратура, мусорные корзины, полные пластиковых пакетов, кучи пустых пузырьков из-под лекарств. Все решила встреча с прятавшимся там бродягой, конченым наркоманом. Он назвался Карстеном Кацем, анестезиологом из Австрии, раньше работавшим в клинике. Как позже выяснилось, он был известен под презрительными прозвищами Торговец Песком и Дежурный Аптекарь.

Я пристал к нему с вопросами о клинике, но он был не в том состоянии, чтобы толково отвечать. Он обильно потел, глаза бегали, он извивался от боли. Ради дозы этот безнадежный морфинист был на все готов. Я пообещал раздобыть для него желаемое, отправился в Приштину и стал рыскать там в поисках алкалоидов. Доллары отпирали любые двери, и я нагрузился морфием, как верблюд.

Я вернулся в клинику уже в темноте. Карстен был страшен, как зомби. Он превратил вентиляционный канал в дымоход и развел огонь, подкармливая его картонками. При виде ампул морфия он набросился на меня, как одержимый. Я сам сделал ему инъекцию и долго ждал, пока он хоть немного угомонится. А потом бывший анестезиолог сел за стол и все мне выложил.